5-6 марта 2021 г. в Башкирском государственном театре оперы и балета пройдёт мировая премьера оперы Владимира Мартынова «Новая жизнь» («Vita Nuova»).
Владимир Мартынов — знаковая фигура в современной культуре. Мы хорошо его знаем как советского и российского композитора, автора музыки более чем к 50 фильмам, среди которых «Михайло Ломоносов», «Холодное лето 53-го», «Николай Вавилов», «Русский бунт». В советское время он считался одним из наиболее радикальных авангардных композиторов, увлекался электронной и рок-музыкой.
С конца 70-х и до начала 2000-ых преподавал в духовной академии Троице-Сергиевой Лавры. Занимался расшифровкой и реставрацией памятников древнерусского богослужебного пения. Изучал восточные религии и культуры, христианскую философию Запада и Востока.
Опера Владимира Мартынова «Vita Nuova» («Новая жизнь») создана по одноимённому произведению Данте Алигьери, в которой рассказывается о великой любви поэта к его музе и возлюбленной Беатриче Портинари и о том, как он смог пережить её смерть.
Режиссёр-постановщик оперы — Елизавета Корнеева. Хореограф-постановщик — Митя Федотенко, с которым мы хорошо знакомы по российско-французскому проекту dansePlatForma, главным продюсером которого он является, а также арт-директором Компании Autre MiNa (Франция).
— Когда и как сошлись все звезды, и Митя Федотенко попал в проект, где произошла его творческая и личная встреча с Владимиром Мартыновым?
— Какова специфика работы хореографа-постановщика в оперном жанре?
— Почему сейчас и именно «Vita Nuova» Данте Альгьери?
Вот три вопроса, которые мы задали Мите, пока он возвращался из России во Францию, поскольку не мог остаться до начала премьеры. Он записал свои ответы на диктофон, а мы расшифровали.
Вечер, в поезде сейчас никого, я двигаюсь в сторону Монпелье. Наверное, я один такой сумасшедший, ведь во Франции в 18 ч. комендантский час. Я еду из Уфы, где -30 мороза, а здесь +15. Для меня история началась месяц назад, когда 4-го февраля мне написала Елизавета Корнеева, режиссер-постановщик оперы «Vita Nuova», и сделала это сумасшедшее авантюрное предложение, от которого было трудно отказаться.
Для меня Владимир Мартынов живой гений. И я предпринял максимально усилий, чтобы раздвинуть все свои проекты, и попытался за такой невероятно короткий срок вписаться в эту историю. Нужно сразу оговориться, что я хореограф-постановщик всего лишь несколько сцен к опере. Опера очень сложная. До этого я с ней не был знаком, только понаслышке. При этом практически все работы Мартынова я отслеживаю, и они вызывают во мне трепещущий интерес.
Уже 6-го февраля я выехал в Москву, для того чтобы пересидеть недельный карантин, потому что работать с огромной труппой 175 человек — это не шутка. У меня было задание сделать несколько сцен, которые появились как раз благодаря длительной паузе в работе над оперой. Изначально её премьера задумывалась год назад, но ковид внес свои изменения. Это, наверное, единственный положительный момент, благодаря которому я и вошел в состав команды.
Пока я находился в Москве, конечно же связался с Владимиром Мартыновым и попросил о встрече. Он радушно откликнулся, и мы два часа общались в кафе рядом с Московским Зоопарком.
Я задавал ему очень много вопросов. Мне нужно было понять, почему Данте, почему он вышел именно на это произведение — «Новая жизнь» («Vita Nuova»). Владимир Иванович мне так и сказал: «Данте — поэт номер один». И для него это очень важная фигура. Опера «Vita Nuova» задумывалась им ещё в 2009-ом году совместно с режиссером Анатолием Васильевым. Но жизнь внесла свои изменения. Как мы знаем, Васильева отлучили от театра, именно так это и нужно называть, и соответственно всё сорвалось. Поскольку музыка в опере многожанровая, в ней есть и готический стиль и григорианские напевы, также я расслышал там и Малера, — работа предстояла сложная. И понятно, почему такие мастодонты как Мартынов и Васильев задумывали её на целых 3 года. Так и должно быть. Это уникальные единичные авторские работы. И для этого нужно, чтобы труппа полностью погружалась в материал. Так, как я видел это когда-то у Арианы Мнушкиной в «Театре Солнца» в Париже.
В итоге в 2009-ом году в Лондоне состоялась премьера оперы «Vita Nuova» в исполнении лондонского филармонического оркестра. Владимир Мартынов не распространялся, почему они окончательно оставили эту идею, думаю, это какая-то личная история, не имеющая отношения к данным событиям.
К сожалению, с ним у нас состоялась только одна встреча. В Уфу он не смог приехать, и мне важно было за 2 часа нашего общения, как можно больше узнать про историю создания оперы. Мартынов рассказал мне о самом Данте и его любви к Беатриче. По мнению композитора, эта история раскрывает понятие универсальной любви, и насколько она важна в жизни поэта. Таких примеров много — Цветаева, Ахматова, Рильке.
Я думаю, что какие-то вещи из нашего разговора не стоит озвучивать на большую аудиторию, это было некое исповедание, хотя мы неблизкие знакомые. И тем не менее он поведал мне достаточно интимные вещи, из которых для меня было ценно и важно узнать о его понимании, что есть универсальная любовь. Я сам на эту тему много размышляю в своих работах. Эта любовь является путеводной звездой, тем, что движет художником с большой буквы, каким является Данте и сам Мартынов.
Сочинения Владимира Ивановича мы с детства все впитывали, кстати, я и не догадывался, в скольких мультфильмах звучала его музыка. В кино это, конечно, «Холодное лето 53-го» режиссера Александра Прошкина, с которым Мартынов очень много работал, это «Остров» Лунгина, который я люблю не только из-за Мамонова, но и за точные музыкальные попадания. Безусловно, «Реквием» — гениальное произведение Мартынова, так же как и «Stabat mater».
Но для меня особое место занимают его книги. «Время Алисы» и «Конец времени композиторов» — это просто мои настольные книги. А формула Владимира Ивановича про «власть искусства и искусство власти» стала для меня внутренним девизом как артиста. Также меня поражает нынешнее сотрудничество Мартынова с Леонидом Федоровым из группы Аукцион. Это настоящая авторская работа. Невероятен сам факт, как два таких великих артиста создают что-то вместе.
Для меня встреча с Владимиром Мартыновым стала подарком судьбы. Он вел себя так просто, на равных и живо интересовался современным танцем.
Итак, я приехал в Уфу и на всё про всё у меня было 2 недели. Невероятно короткий промежуток времени, в котором мне пришлось осуществить революцию как с балетной труппой, так и с хором. Я работал с 12 танцовщиками (10 девушек и 2 парня), которые до этого к современному танцу не прикасались. Поэтому мне важно было не столько их сломать своими желаниями и идеями, сколько найти золотую середину между «я хочу» и «они могут». И так, чтобы за 14 дней это приобрело достойный вид, смотрелось на них гармонично и вписывалось в постановку.
Хор делился на несколько частей. В сценографии, которую очень интересно придумала московская художница Екатерина Агений, уже не первый раз работающая в тандеме с Елизаветой Корнеевой, мотивы Малевича были сделаны сквозной темой. Хор из 9-ти певцов мы так и называли — Малевичи. С ними я тоже активно работал. Скажу, не так-то это просто одновременно петь и выполнять движения. А моя хореография не отличается простотой, но они фантастически приняли тот материал, который я им давал.
©фото — Марина Михайлова
Это был мой первый опыт как хореографа-постановщика в оперном жанре. До этого я участвовал в операх, но только как танцовщик, причем с очень интересными французскими режиссерами — Жюли Брошен, с хореографом Матильдой Монье.
Наверное, первое время мы просто учились ходить, бегать, быть на сцене. Я был удивлен, что многие актеры не владеют такими элементарными вещами. Но это потому, что у них много оперных кодов: демонстрации, показательного, зачастую похожего на пантомиму. Я очень часто повторял слово — обнуление, это было не безболезненно для многих. Но при этом со всей труппой у нас установились очень теплые отношения, все активно включились в работу и старались за достаточно короткий срок сделать, можно сказать, невозможное.
Опера, как жанр, меня не всегда прельщала, по той же причине — определенных кодов. Это особый мир, достаточно элитарный, где главные герои всегда солисты. И зачастую становится обидно, что танцу совсем не уделятся времени. В этом смысле, это не проблема Мартынова, так изначально задумано — в опере нет места для танца. Всё, что я напридумывал в этой постановке и всё, что попросила режиссер-постановщик, шло от нас. Именно от того разговора с Владимиром Ивановичем, на встрече в Москве, где я пытался понять, насколько танец может пойти вразрез действию. И как человек открытый, Мартынов сказал, что наоборот, всё должно проходить через пластику, через движение.
Например, там есть сцена отчаяния, которую мы решили сделать в духе дискотеки, чтобы передать атмосферу вальпургиевой ночи, пира во время чумы. Мне кажется, в этом плане я произвёл некоторый фурор на танцовщиков балета, потому что привносил другие стили, порой им совсем незнакомые, такие, например, как крамп, street dance. Эти элементы были очень к месту. Я даже показал ребятам оперу, которую когда-то видел в Бастилии в Париже, где танцевали уличные танцовщики. Они были потрясены этой пластикой и тем, насколько можно обогатить танцевальный язык, делая вот такие референсы, отправления к разным эпохам, к разным стилям и жанрам.
То, что мы сделали, я имею в виду всю команду уфимской оперы, к этому надо относиться скромно. Во время прогонов и репетиций было несколько моментов, когда у меня мурашки по коже шли. Это, конечно, гений Мартынова. И я ловлю себя на мысли, что уже двое суток в пути — из Уфы в Москву, из Москвы во Францию — а эта музыка, сцены у меня постоянно в голове. Завтра новый день, другая постановка, другая репетиция и уже в Монпелье, но только эта музыка крутится и крутится, и ничего с этим поделать нельзя.
Это мой личный вывод. Я считаю, что в эпоху, когда мы все немного потеряны, насколько нас ещё перевернула вся эта эпидемиологичекая ситуация, то, что опера выходит именно сейчас и говорит о вечных ценностях — невероятно. Зритель должен это услышать. Другой вопрос, что опера очень сложная, музыка в ней не веселая, а многоплановая, многоструктурная. Я уже представляю, что, возможно, кто-то встанет и уйдет, а тот, кто досидит, дождется тех самых моментов, от которых мурашки по коже. Видимо, эти музыкальные пассажи затрагивают что-то во мне лично, но я убежден на 99%, что они затронут любого зрителя. И не нужно забывать, что Данте известен миру благодаря Божественной Комедии, которую он написал уже после Vita Nuova, и после того, когда Беатриче не стало. Это тот самый редкий случай, когда мы знаем художника практически по одному произведению. Но зато по какому! Возможно, настоящий художник к этому и идёт, чтобы не разбрасываться, а сделать что-то одно, настоящее, ценное и на века.
Интервью подготовила Светлана Польская
