Современный танец в Европе бурлит и меняется, с помощью интернета мы можем отслеживать его развитие, но это лишь фрагментарные куски из огромной картинки. Тем более не все работы можно понять и прочувствовать через видео – как и театральные спектакли, танец нужно смотреть здесь и сейчас (это если не брать видеотанец ). Современный танец это обмен энергетикой, это воздействие на зрителя в зале, это включенность зрителя в процесс постановки. Фестивали как раз то место, где можно пропустить через себя многое за день-два, и подглядеть часть той самой картины современного танца, понять где он крутится и что волнует хореографов. Например, на фестивале Spring Forward, который проходил в датском городе Орхус – столица европейской культуры в этом году.
На фестивале Spring Forward, начиная с 2012 года, показывают 20 работ хореографов со всей Европы. Организатором является платформа для европейских хореографов Aerowaves, основал которую в 1996 году Джон Эшфорд (директор театра The Place в Великобритании). Команда Aerowaves отсматривает присланные им видео ( от 600 штук за год) и выбирают из них 20, которые будут показаны на Spring Forward.
Отбор максимально демакратичен — танцевать могут и дети, и состоявшиеся танцовщики – ограничений нет. И от каждой страны только одна работа. Т. е. если из Бельгии присылают 20 потрясающих видео, а из Словении одно, то все равно от Бельгии возьмут одну работу — демократия должна быть абсолютной. Хотя в этом году было целых три работы от Франции, правда ни один из хореографов не был по сути французом – одна девушка афроамериканка, другая японка и сириец. Европа она такая.
В прошлом году на фестиваль попала танцевальная компания Воздух из Краснодара с работой AllThatICanBe хореографов Олега Степанов и Алексея Торгунакова. А в этом году тайванец Kuan Hsiang Liu, чью работу в этом году заказал Cloud Gate Dance Foundation.
Состав команды фестиваля тоже разношёрстный — здесь не имеет значение ни возраст, ни страна. А волонтеры обычно местные жители, в Орхусе это дамы пожилого возраста, готовые бодро объяснить что угодно или подсказать, если ты чего-то не понял. Хотя организаторы фестиваля так слажено работали, что невозможно было потеряться в программе и переходах от одной площадки показа к другой.
Многие зрители были тоже в возрасте, что удивительно, потому что в России на современный танец ходит в основном молодежь, в крайних случаях мамы и бабушки выступающих. Да и волонтерство пожилых не характерно для наших краев – это удел студентов.
Несмотря на сложность многих постановок, а местами и запутанность и откровенность, все зрители (в том числе и волонтеры) очень активно реагировали на увиденное и вызывали на поклон танцовщиков по несколько раз.
А темы и средства репрезентации были настолько разны, что сложно их систематизировать. Но можно примерно составить представление о том, что волнует Европейский (и не только) танец сегодня.
Две постановки касались темы взаимоотношений с матерью, их можно назвать доктанцем. В работе Kids звучит диалог хореографа Kuan Hsiang Liu с его матерью, которая уже 7 месяцев провела в больнице на химиотерапии. Его мать пытается вспомнить что-то о своем отце, слепом предсказателе, и выясняется, что она не знает, какой месяц сейчас. «Что настоящее, а что иллюзия?» — говорит уже со сцены Liu, высвечивая прожектором корячащееся на полу тело танцовщицы, которая изображает его мать и состояние человека перед смертью.
В работе The rest is silence норвежки Hege Haagenrud британская актриса Kate Pendry рассказывает о своем детстве, неприятии тела, булемии и своей матери. Четыре истории о наказании себя за уродство (полноту), о невозможности доверять людям и постоянно чувстве вины и опасности, каждая из историй – соло для одного из четырех танцовщиков в толстых свитерах и вязаных шортах. Звук голоса задает им ритм, движения ломаются во время пауз и протяжных междометий. В конце в полной темноте звучит голос актрисы, читающей письмо матери – она пишет, что у нее рак, и «ты лучшее, что было у меня в жизни. Остальное тишина».
Две работы-размышления, что же нас всех объединяет: Sinc греческого хореографа Anastasia Valsamaki , где 9 танцовщиков перемещаются по квадрату сцены, то игнорируя друг друга, то взаимодействуя и выстраиваясь в скульптурные композиции, то закручивая водоворот контемпа все быстрее; и Vocazione all’Asimmetria итальянки Francesca Foscarini, которая в паре с Andrea Costanzo Martini манипулирует зрителями, прося их закрывать и открывать глаза в определенные моменты, подходит близко и долго неотрывно смотрит, двигается под запись повторяющегося крика, высвечивает зрителей прожектором, а в конце просто чуть не сносит с мест своим бешенным зубодробительным танцем.
Проблему трансформации «сирийского тела» через войну и миграцию осветил сирийский хореограф Mithkal Alzghair в работе Displacement. Ему был интересен конфликт между корнями его народа и изгнанием – как на это реагирует тело. А хореографа Andreas Constantinou, представлявшего Данию, волновал вопрос «что женственность (быть женщиной) значит для вас?» Он поставил шокирующее и откровенное соло WOMAN на перформера-транса Daniel Mariblanca, который показал все стереотипные представления о женщине сегодня – длинные волосы, каблуки, облегающие платья, порно и сексуальная эксплуатация, даже то самое место, которое отличает женщину от мужчины. В его исполнении все эти стереотипы разрушались на полпути до зрителя, а когда в конце он (она?) стоял спиной и амплитудно махал головой из стороны в сторону минут десять, казалось, что это уже не человек, а андрогин, двуликий, меняющийся постоянно.
Расслабиться немного и даже посмеяться можно было на Classical Beauty финна Taneli Törmä, где он бежал минут 10 на месте, и потом весь запыхавшийся и взмыленный начал танцевать нечто классическое, явно стебясь по дороге над этим стилем – ему аккомпанировал кордебалет из девочек, которые принимали явно измученные балетные позы и периодически путались. Британец Luke Baio и американец Dominik Grünbühel в работе Ohne Nix показывали процесс размышления над созданием своей постановки о «ничего». Точнее их лица-проекции на сцене говорили, а они сами показывали и танцевали – то с помощью зеркал составляя одно тело из своих двух, то проецируя лица друг друга на свои животы, то раздеваясь до трусов стоят в свете софитов и предлагают зрителям самим делать с их телами все что угодно в своем воображении. Your Mother At My Door — ироничный дуэт двух венгров Emese Cuhorkа и László Fülöp, сухой контемп (оба длиннопалые и тугогнущиеся), оторвались по полной на тему ежедневных ситуаций. А хореограф из Польши Renata Piotrowska-Auffret размышляла о смерти, своем скелете и исполнила danse macabre по картинкам из средневековой книги в Death. Exercices and variations – зрелище ироничное и пугающее. В конце она выволокла на сцену скелет и в агонии предсмертного танца раскидала его кости по сцене.
Еще были два переосмысления шедевров – в Bolero пара из Испании исполнила хореографию Jesús Rubio Gamo (так поскакать хотелось наверняка каждому под музыку Равеля) и в Monumental, где немец Martin Hansen деконструирует «Умирающего лебедя» Павловой – разбирает ее по полочкам, рассказывает композицию, свет, включает текст рецензии на русском , обводит себя на полу на манер труппа, расставляет таблички со словами «темнота», «свет прожектора», «монументальная».
Другие две работы на первый план вывели сценографию, а не танец: Guide чешки Vera Ondrasikova это погружение зрителя в ирреальный мир при помощи дыма и лазера – зрители качаются на волнах-облаках, а два танцовщика на сцене выныривают из тумана, двигают стену из света, ищут связь между прошлым и будущим. В постановке Me too норвежки Kristin Ryg Helgebostad пять белокурых исполнительниц блуждают и топочут словно в сказочном лесу, созданном из огромного полотна парчи, дыма, света и колоколов, которыми они перезваниваются в полутьме.
Origami была единственной работой на открытом пространстве – хрупкая французо-японка Satchie Noro бесстрашно лазила по железному красному контейнеру, балансируя без страховки и вращаясь на высоте метров десять. Контейнер тем времени медленно раскрывался и перекладывался на манер оригами, вокруг летали и кричали чайки, ветер развевал волосы Noro и в купе с этнической музыкой создавалась поэзия, «индустриальная романтика», дуэт железного символа глобализации и уязвимого человеческого тела.
Тела и танца было много у афроамериканцев Botis Seva и Linda Hayford (представлявших один Британию и другая Францию) – оба миксовали контепм с хип-хопом и паппингом. Daniele Ninarello, движимый саксофоном музыканта Dan Kinzelman, создавал телу иллюзию компьютерной графики, Alessandro Schiattarella показал нервный танец рук в Altrove – темой послужила постепенная атрофия нервов и мускулов его рук. А два парня из Словении Žigan Krajnčan и Gašper Kunšek контактировали в Alien Express. Oona Doherty приехать не смогла, поэтому показали ее короткую видео-работу Lazarus and the birds of paradise, где она в белых одеждах на белом фоне двигается под звуки церковного пения и ругани.
Двадцать работ со всех концов Европы (и одна из Тайваня) дает представление о том, что сегодня происходит с современным танцем. В чистом виде самого такие танца как «ритмичного движения под музыку» все меньше, рефлексии и любых других движений все больше. Ни одной работы по литературному произведению ( литературоцентризм любимая вещь русского современного танца) и драмтанца (тоже остатки влияния советского балета). И очень мощный обмен энергетикой с залом — все исполнители отдаются по полной, входят в контакт со зрителем, потеют в конце концов как после километровки. Скажу не откровение, но «красивость» ушла из европейского современного танца, теперь это энергия и рефлексия в движении.
Текст : Нина Кудякова
Фото: автора, http://www.aerowaves.org
