В казанском ТЮЗе вышла премьера пластического спектакля «Людмила и Руслан». Постановку по мотивам поэмы Пушкина придумали режиссер Радион Букаев и хореографы Мария и Марсель Нуриевы. Как сегодня переосмыслять классику, зачем менять героев местами и могут ли драматические артисты заменить танцовщиков, наблюдала Тата Боева.
Поэма из школьной программы, которую помнят в основном по названию и зачину о коте, — конечно, «Руслан и Людмила». Сложно представить, чтобы в XIX веке появился текст с полноценной героиней-женщиной. Спустя два столетия это не только возможно, но и желательно. Идея Радиона Букаева разобраться, что могла ощущать Людмила, пока Руслан где-то боролся со злом, своевременна.
Богатырь Руслан в исполнении Нияза Зиннатуллина появляется на сцене считанное число раз. Он начинает спектакль как рассказчик — «заводит» зал, призывает поаплодировать (прием старый, но, как выясняется, работает — люди откликаются на жесты «ну же, еще» и авансом устраивают овации), читает зачин «у Лукоморья дуб зеленый…». Он же завершает спектакль — послесловием «и я там был…», то есть работает одновременно как герой и как фигура автора.
Внутри спектакля Руслан почти не возникает: подглядывает «со двора» за сборами невесты, тонко и четко, будто прочерчивая эмоции тушью, отыгрывает на лице смущение, радостное возбуждение и немного смесь стыдливости и боязни, пышно, радостно и все еще огорошенно женится — и исчезает, чтобы возникнуть три раза в виде мысленной тени. Он возвращается лишь в финале, когда все чудища пали. Тот, кто в поэме ярко действовал, — геройствовал, спасал, пускался в путешествие — у Букаева отлучается и проблескивает в памяти своей возлюбленной: перемена, которая лучше всего характеризует спектакль, его особость среди других пушкинских постановок и основную идею.
Зрители следят за Людмилой. Теперь она пускается в путь, правда, не настоящий, а эмоциональный, ищет средства от внутренних чудовищ и тяжелыми усилиями побеждает. С чем она борется? Со страхами, иллюзиями, предчувствиями, рожденными неуверенностью, отсутствием информации и способов что-то сделать. Все чудища в спектакле Букаева — не реальные монстры, а порождения сознания.
Оставшаяся в одиночестве Людмила боится за молодого мужа и за себя, — и фантазирует, настолько безудержно, что ее проекции материализуются. Мы трижды видим Руслана, который выплывает из дыма, темноты и глубины сцены (простая и экспрессивная декорация Надежды Ивановой изображает дом, крепкий и в то же время способный «впустить» любые ужасы, открытый всем ветрам), и борется с чудовищами. Но то не «настоящие» бои, а материализованные страхи Людмилы — и потому «враги» выглядят обобщенно, как яркие маски (у страха глаза велики и застелены разом). Но главными соперниками становятся даже не эти порожденные разумом монстры, а сомнения героини — прежде всего, в себе.
Ее одинокое путешествие — исследование себя. В спектакле есть фигуры, названные качествами — Любящая, Корыстная, Воинственная и другие. Они отражают то ли людей, которых когда-то встречала Людмила, то ли разные, иногда потаенные грани ее личности. Кто это именно — неважно. В «Людмиле и Руслане» создано пространство для размышления, диалога с пушкинской поэмой, поиска ответов.
Принципиально одно. На первом плане в спектакле Радиона Букаева оказывается то, чего может не хватать современным читателям в каноническом тексте, — внутренний мир заглавной героини. Мы видим знакомые события глазами Людмилы — и можем оценить, во-первых, степень женского участия и вынужденного (не)знания (не зря большую часть действия она блуждает в своих мыслях, напуганная и растерянная, — много ли можно понять и сделать в горнице, ожидая спасителя), а во-вторых, насыщенность переживаний, которые превращают бездействие в кошмар наяву.
«Людмила и Руслан» по духу и пластическому решению напоминают страшные, изощренные и полные внутреннего надлома спектакли бельгийской танцевальной компании «Peeping Tom». Не зря, как и сочинения Терезы Карризо и Франка Шартье, визуально, использованными приемами, идеей спектакль Букаева отсылает к новым психологическим хоррорам. «Мистический» дым, подвижный, отражающий смены настроения героини свет Сергея Гаевого, образующая с ними дуэт декорация Надежды Ивановой — стена деревенского дома, будто сотканная из лоскутов, с мутными слюдяными окнами, реалистичными и страшными, — все по отдельности вроде бы просто, но вместе образует среду, в которой легко бояться, тревожиться, не понимать.
Основная роль в создании напряженной атмосферы — у пластического решения. Им занимались Мария и Марсель Нуриевы. Они не впервые работают с темой «тело как выразитель внутреннего состояния». Стоит вспомнить хотя бы московские показы перформанса «Һаvа», которые прошли весной 2022 года, — то, как изменилась импровизация Айсылу Мирхафизхан, насколько в нее проникли телесные искажения, жесты боли, ступора, страха, лучше любых слов резонировало с состоянием, думаю, как минимум части зрителей.
В «Людмиле и Руслане» Мария и Марсель продолжают эту линию и соединяют концептуальные вещи с техническими требованиями. Исполнительница роли Людмилы, Дарья Бакшеева — актриса с сильным ощущением сценического присутствия, манкая и умеющая удержать на себе весь спектакль. Но она, при всех достоинствах — не профессиональная танцовщица. Об это «спотыкаются» многие пластические спектакли. Даже лучшие хореографы не могут превратить актеров в перформеров по объективным причинам вроде отсутствия телесной привычки.
Нуриевы грамотно распределили, что они могут сделать, а что требуется замаскировать. Жесты выстроены так, что в первую очередь взгляд «цепляется» за лицо Дарьи Бакшеевой, — а оно тонко и разнообразно меняется. У Нуриевых получилось поставить мимический танец. Вместо изощренных поз и раскованного тела здесь — мельчайшие перемены, отраженные на лице. Морщинки, округленные или зажмуренные глаза, оцепенение показывают, насколько тело и лицо как его часть «умнее» и отзывчивее слов. То, на что пришлось бы потратить огромный монолог, легко суммирует быстрый движенческий штрих.
Это дополняет подробная проработка «бытовых» жестов. Каждое движение, будь то поворот головы, бросок, ощупывание пространства руками или мучительная судорога, сковавшая кисть, сделаны лаконично и настолько точно, что замечаешь скорость, амплитуду, силу сжатия или напряжение мускулов. Бакшеева не танцует в конвенциональном смысле, но она сверхорганизованно двигается, передает так эмоциональные перепады — а хореография в одной из дефиниций и есть художественно организованное движение.
«Людмила и Руслан» — хороший пример, как драма и танец могут выгодно дополнять друг друга, поделиться лучшими чертами. От «разговорного театра» здесь — акцент на актерское мастерство и внятный рассказ истории под определенным углом. От танца — умение регистрировать малейшие эмоциональные изменения и лаконично их отражать, вкус к визуальным метафорам и доверие телу как медиуму и источнику идей. Учитывая, насколько литературный источник, поэма Пушкина, «стерлась» сама по себе за годы в школьной программе, мысль лишить ее самой заезженной части — слов — и обратиться к более глубоким смыслам при помощи пластики, — и логичная, и новая, и удачная.
Автор текста: Тата Боева
Фото: Ирина Ерохина
Казань, март 2023
