Написать статью, руководствуясь слоганом «это не может быть неправильным», кажется проще простого. Но у меня на этот счет есть сомнения.
10 мая в Центре им. Мейерхольда можно было присоединиться к очередному исследованию себя и других в компании Тараса Бурнашева, Андрея Андрианова и Кати Калюжной. Terra Nullius (название перфоманса) — это латинское выражение, пришедшее из римского права, переводится как «ничья земля». Участники перфоманса моделируют пространство, где не установлены правила и нормы поведения и заранее просят нас отказаться от каких-либо ожиданий, а себя от продуманного сценария, и тем самым, пытаются убрать факторы, предположительно, рождающие сомнение. А также, дают нам возможность наблюдать за их поведением в ситуации отсутствия игры.
Мы можем видеть, легко ли дается честность в попытке «быть тем, что ты есть и не больше». Здесь нет никаких условий, а значит, нет правильного и неправильного поведения. По их словам «Терра Нуллиус» — это некое воображаемое место, как если бы где-то на карте огромной территории современного театра нашлось маленькое белое пятно, «ничья земля», на которой еще не определены смыслы, нет принадлежности жанру, стилю, не установлены темы коммуникации, не известен язык.»
Terra nullius здесь – это по-домашнему небольшая комната, в которой мы становимся свидетелями или даже скорее слушателями рассуждений Андрея Андрианова и Тараса Бурнашева о жизни внутри и вне спального мешка, в котором находится каждый из участников перфоманса. Метафорически состояние внутренней/внешней изоляции называют по-разному: быть в мешке, в коконе, в футляре, уйти в себя, но ключевое свойство – быть отгороженным, отделенным от других, но плодородная ли это почва для созидания?
Ключевым, по моему мнению, в этой беседе является противоположность двух вопросов, которые задают друг другу участники: «Можно ли из мешка что-то изменить?» и «Может ли в мешке скрываться потенциал?». Ведь изоляция может быть не только плодотворным периодом уединенной работы, о котором метко пишет Олдос Хаксли:
«..человек должен понять что-то о той части своего существа, которая не открывается в повседневной жизни, которую никакие человеческие отношения не вытаскивают на свет Божий из скованного сном кремня или не взысканного духа; ту часть его, о которой ему становится известно лишь в уединении и тишине. А если в его жизни не случается ни тишины, ни уединения, тогда он может до конца своих дней не узнать эту часть себя, тем более не понять и не реализовать свои потенциальные возможности.», но и сомнительным спасением от гнетущего страха за свою физическую и психическую целостность.»
Готовы ли мы предстать перед другими людьми в том (ментальном) естестве, в котором мы пребываем наедине с самим собой или с близкими людьми? Будет ли это истинным или это будет только маской искренности? Есть ли смысл не разграничивать частное и публичное? Знает ли человек кто он, чтобы показать себя другому «таким, какой он есть»?
« Я себя-то не знаю, как я могу знать тебя», — говорит один из участников перфоманса.
Мы сталкиваемся с внутренним противоречием: «высказать» себя миру или скрыть себя от посторонних оценок и суждений. Что порождает в нас сомнение? Боимся ли мы почувствовать себя отличными от тех, кто находится рядом с нами, или боимся быть неправильно понятыми? А может быть, мы боимся наказания за «не так как у всех»?
Также, к этим вопросам можно добавить: «Почему мы не хотим сталкиваться с недоброжелательным отношением к нашей личности или мнению, почему мы хотим, чтобы нас непременно любили?». Готовы ли мы упустить возможность совершить, как нам кажется, что-то великое, отказаться от осуществления своей мечты, оставаясь в таких приятных, но обманчивых объятиях наших собственных иллюзий? Создатели перфоманса не дают нам ответов, но дают возможность поработать совместно над их поиском.
Автор хотел написать об острой актуальности перфоманса, но у него есть сомнения.
Текст: Ирина Балинова
