Ханс ван Манен: появляясь из тактов

На первый взгляд, на сцене не происходит ничего особенного. Нет декораций (но это уже привычно), почти «беззвучный», не блещущий виртуозностью, танец — шаги, арабеск, невысокие поддержки «столбиком» — и такие же негромкие звуки клавиш в записи. Так начинается золотомасочная программа «Премьеры Мариинского театра».

«Для меня важны сам балет и человеческое тело. Оно говорит намного больше, чем сама история. Внутри каждой моей постановки есть определённое напряжение, отношения между мужчиной и женщиной«.

Наверное, подобная фраза могла бы принадлежать Джорджу Баланчину, однако сказал это человек, считающий его кумиром, — голландский хореограф Ханс ван Манен. Основатель Нидерландского театра танца (NDT) в России известен меньше, чем нынешний руководитель труппы Иржи Киллиан, и, несмотря на любовь и интерес к русскому балету, лишь в прошедшем сезоне впервые поставил балет в нашей стране. Именно на его абстрактную, с виду простовато-классичную и очень музыкальную хореографию сделал ставку Мариинский театр, в итоге получив в распоряжение композицию из нескольких одноактовок — не оригинальных («года издания» колеблются от 1972 до 2012), но по-своему обжитых труппой.

Ван Манен, готовя эту постановку, говорил, что его хореография с новыми исполнителями приобретает иные оттенки, подстраиваясь в какой-то мере под их индивидуальность. Пожалуй, больше всего изменился «микробалет» (всего пять минут) «Соло» — к полушуточному по настроению и серьёзному по скорости танцу прибавился артистизм и задор Александра Сергеева, Филиппа Степина и Ярослава Байбородина. Предплечья, которыми будто бы размазывают кругами краску, лёгкие покачивания головой и плечами, напоминающие дребезжание старых, ещё с внешним механизмом для звонка, будильников, «ползание» на широко развёрнутых коленях — и без того несерьёзные элементы в лихом исполнении танцовщиков Мариинки становятся почти комическими.

Если «Соло» — быстро и завлекательно-энергично, то открывающее вечер «Адажио Хаммерклавир» нежно и воздушно. Всё напоминает о лёгком ветерке — чуть колышущаяся голубо-серая ткань на заднике, повторяющие её по цвету платья танцовщиц, деликатные паузы-вдохи в музыке (Адажио из «Большой сонаты для Хаммерклавира» Бетховена), и, конечно, рисунок танца. Из низких плие, напоминающих позу лягушонка перед прыжком, вырастает то «ласточка»-классический арабеск, то его диагональный вариант, то невысокая, но изящная поддержка «столбиком» с устремлённой круглыми руками вверх фигуркой танцовщицы. Движения кажутся почти естественными, будто бы объясняться арабесками — самое обычное дело. Почти нет запоминающихся фигур, из разряда «для эффектных фото» — разве что «солнечные часы», рискованный шпагат, при исполнении которого танцовщица одной ногой упирается в ступню партнёра, медленно отклоняясь назад. Ван Манен почти не использует очевидно сложных элементов, зато незатейливые «зеркальные» линии шагов у пар и «взлёты»-плие буквально возникают из аккордов и кажутся совершенно неотделимыми от них, будто бы Бетховен писал именно для этой постановки.

Именно привязанностью к звуку и объединены одноактовки. Здесь нет отношений, нет историй, кроме одной — взаимозависимость танца и музыки, их рождение друг из друга. Иногда уже и сложно отличить, что именно стало началом — то ли в «Пяти танго» сперва появилась идея соединить фигуры танго с балетными па, то ли манкие испанские ритмы Астора Пьяццоллы «окрасили» в свои тона классический танец и лишь от этого кажется, что постукивание пуантов о пол напоминают звук кастаньет.

Хореография Ханса ван Манена может показаться недостаточно насыщенной, но в привлекательности ей сложно отказать. Среди довольно монотонного «ландшафта» танца лишь иногда поблёскивают движения-смешинки — на секунду гармонию поддержки нарушат стопы-«утюжки», танцовщица окажется в финале поддержки опрокинутой набок или возникнет «привет» киллиановским «Шести танцам«- согнутые в коленях ноги, напоминающие солярные знаки. Здесь нет движений на пределе возможностей тела, но в этом и заключается своеобразное очарование. Неспешное, немного отдающее стариной — как классическая музыка, и чистое — как бесконечный арабеск.

2015

Текст: Тата Боева

Фото: Мариинский театр