Снова Лоран Илер устраивает Вечер одноактных балетов, снова изучающим хореографию 20 века идти в МАМТ. За два похода теперь можно охватить семь хореографов – сначала Лифарь, Килиан и Форсайт (премьера была летом), а потом Баланчин, Тейлор, Гарнье и Экман (премьера 25 ноября). «Серенада» (1935), «Ореол» (1962), «Онис» (1979) и «Тюль» (2012) соответственно. Неоклассика, американский модерн, французский эскапизм от неоклассики и Экман.
Труппа Музыкального театра впервые танцует Баланчина, а Тейлора и Экмана еще ни разу не ставили в России. По мнению худрука театра, солистам надо давать возможность проявлять себя, а кордебалету – поработать.
«Я хотел дать возможность молодежи проявить себя. Мы не приглашаем артистов со стороны — это мой принцип. Я считаю, что в труппе потрясающие солисты, которые работают с огромным аппетитом и раскрываются в новом репертуаре с совершенно неожиданной стороны. (Про «Онис»)
…Великая хореография, прекрасная музыка, двадцать женщин — зачем отказываться от такой возможности? К тому же, подготовив два состава, можно занять большинство женщин труппы. (про «Серенаду»)» из интервью для «Коммерсант».
Баланчин создавал «Серенаду» для взрослых учеников своей балетной школы в Америке. «Я просто учил моих студентов и сделал балет, где не видно, как плохо они танцуют». Он отрицал и романтические трактовки балета и скрытый сюжет и говорил, что за основу брал урок в своей школе – то кто-то опоздает, то упадет. Нужно было занять 17 учениц, так что рисунок получился несимметричный, постоянно меняющийся, переплетающийся – часто девушки берутся за руки и заплетаются. Невысокие легкие прыжки, семенящие перебежки, голубые полупрозрачные шопенки, которые танцовщицы задевают нарочно рукой – все воздушно-зефирно. Не считая одной из четырех частей серенады Чайковского «финал на русскую тему», где танцовщицы чуть ли не пускаются в пляс, но тут же народный танец вуалируется классикой.
После неоклассики Баланчина на контрасте смотрится модерн Пола Тейлора, который хоть и танцевал у первого в «Эпизодах», но работал в труппе Марты Грэм. «Ореол» на музыку Гендаля просто учебник по движениям модерна: здесь и V-образные руки, и мысок на себя, и джазовая подготовительная позиция, и пассе в шестой от бедра. От классики тут тоже что-то осталось, но все танцуют босиком. Такой уже антиквариат смотрится скорее как в музее, однако российская публика восприняла это даже слишком восторженно.
Также как и «Онис» Жака Гарнье, который в свое время бежал от академизма и сюжетности, делая акцент на самом танце и человеческом теле. Два аккордеониста в углу сцены, три танцовщика лежат. Потягиваются, раскачиваются, встают и пускаются в залихватский пляс с вращениями и притоптываниями-прихлопываниями. Здесь и фольклор, и Элвин Эйли, технике которого Гарнье обучался в США (как и технике Каннингема). В 1972 году вместе с Брижит Лефевр он покинул Парижскую оперу и создал «Театр Тишины», где не только экспериментировал, но и вел образовательную деятельность и один из первых во Франции включил в репертуар работы американских хореографов. Теперь Лефевр приехала в Москву для репетиции хореографии Гарнье, которая очевидно пришлась по вкусу русским танцовщикам, а сама Лефевр даже открыла для себя новые нюансы этой хореографии благодаря им.
Но главной премьерой вечера стал балет “Тюль” шведа Александра Экмана. В 2010 Шведский королевский балет пригласил его сделать постановку. Экман подошёл к этому делу философски и с иронией (в прочем, как и к другим своим творениям). “Тюль” это размышления на тему “что такое классический балет”. С пытливостью ребенка он задаёт вопросы: что такое балет, откуда он появился, зачем он нам нужен и почему он так привлекает.
“Мне нравится балетная пачка, она так торчит во все стороны”, “балет это просто цирк” – говорят неизвестные в самом начале, пока танцовщики разминаются на сцене. Экман словно с лупой рассматривает понятие «балет», также как и на видеопроекции на сцене объектив камеры скользит по балетной пачке — в кадре только сетка, вблизи все выглядит иначе.
Так что такое балет?
Это муштра, под счёт — на сцене балерины синхронно делают экзерсисы, в динамиках громкий топот их пуант и сбивчивое дыхание.
Это пять позиций, неизменных — на сцене появляются туристы с фотоаппаратами, они словно в музее щёлкают танцовщиц.
Это любовь и ненависть — балерины рассказывают о своих мечтах и страхах, боли и эйфории на сцене — “я люблю и ненавижу свои пуанты”.
Это цирк — пара в арлекиновых костюмах (у балерины на голове перья как у лошадей) исполняет сложные трюки под улюлюканье и крики остальных танцовщиков.
Это власть над зрителем — американский композитор Михаэль Карлссон сделал электронную обработку “Лебединого” с агрессивными битами, танцовщики с хладнокровным величием исполняют обрывки цитат из балета-символа балета, и зрителя прибивает как бетонной плитой этой мощной эстетикой.
“Тюль” это лёгкая препарация балета, ироничная и с любовью, это когда немому искусству дают право голоса, и оно рассуждает, самоиронизирует, но уверенно заявляет о своём величии.
Текст: Нина Кудякова
Фото: МАМТ, Светлана Аввакум
